Церковь осознала свою историческую миссию в критический момент жизни России не в борьбе за то или иное государственное устройство, не в борьбе за укрепление своих собственных позиций в государстве, а прежде всего и главным образом - в борьбе за прекращение народной распри и вражды, за прекращение партийных и социальных раздоров, за установление подлинно христианского, подлинно православного духа мира и братолюбия. Позиция Церкви в этом вопросе оставалась твердой и неизменной: не становясь на сторону какой-либо из борющихся сил, она настойчиво призывала к примирению и прекращению междоусобия, во имя каких бы целей оно ни возгоралось. Начиная с марта 1917 г. почти нет посланий или обращений высшей церковной власти, не затрагивавших эту острую, поистине "кровоточащую" тему; с той же проповедью с церковных амвонов обращались к своей пастве епископы и священники.

22 июля 1917 г., вскоре после известных июльских событий - первой попытки вооруженного выступления против законной государственной власти, Священный Синод обратился с посланием к чадам Церкви и гражданам России "О чрезвычайных обстоятельствах переживаемого времени". В послании со скорбью говорилось о том, что общественная свобода, открывшая светлые перспективы для внутреннего развития страны, используется для разжигания вражды и раздоров:

"Хищения, грабежи, разбои, насилия и обострившаяся партийная политическая борьба стали достоянием нашей новой жизни и поселили в народе озлобление и рознь, повлекшие за собой внутреннюю братоубийственную войну, неоднократное кровопролитие... Вместо свободы - новое взаимное угнетение, вместо братства - охлаждение любви, упадок добрых, мирных, братских общественных отношений. Страна пошла по пути гибели...".

24 августа Всероссийский Церковно-Поместный Собор обращается к православному русскому народу, и отдельно - к армии и флоту, с призывом к прекращению распри. Болью и тревогой за будущее Родины наполнены слова этих обращений:

"Братие возлюбленные, услышьте голос Церкви. Родина гибнет. И не какие-либо не зависящие от нас несчастия тому причиною, а бездна нашего духовного падения... Очнитесь, опомнитесь, отбросьте вашу взаимную ненависть и внутренние распри, встаньте за Россию... Не допустите Родину до поругания и до позорного конца".

"В сердце русского человека стал затуманиваться светлый образ Христов, начал гаснуть огонь веры православной, начало слабеть стремление к подвигу во имя Христа... Начало все это меркнуть в русских сердцах - непроглядная тьма окутала русскую землю, и стала гибнуть великая, могучая Святая Русь...".

1 сентября, в связи с неудавшейся попыткой генерала Корнилова установить военную диктатуру, Собор принимает постановление "По поводу угрожавшей Родине братоубийственной войны":

"Русское войско перед лицом внешнего врага готово распасться на два враждующих стана... Верная своим священным заветам, Церковь Православная не принимает участия в борьбе политических партий. И, однако, ныне, как и в дни священномученика Патриарха Ермогена, она не может оставаться равнодушною зрительницей распада и гибели Родины."

Надо всей революционной эпохой мощным рефреном звучит кроткий, но в то же время обличительный призыв Святой Церкви:

"Междоусобие должно быть предотвращено, братоубийство должно быть оставлено окончательно, примирение обоих враждующих станов должно быть полным и прочным. Не должно быть места для недостойных актов кровавой мести".

Чем больше проходит времени, чем яснее раскрывается перед нами духовный смысл эпохи, тем все глубже и значительней звучат эти простые, искренние, подлинно евангельские слова. То, что это были не только слова, а глубочайшее религиозное убеждение, лучшие сыны Церкви - им же несть числа - доказали в дальнейшем не только своей жизнью, но и своей смертью, принятой во имя братолюбия, за неучастие в братоубийственной бойне, за призыв к прекращению кровавого раздора.

Призыв этот рождался из самых недр церковности, ибо прежде всего на самом Поместном Соборе дух мира, терпения и любви все более явственно торжествовал над подозрительностью, завистью, гневом, злобной одержимостью политическими страстями - над всеми этими предтечами того духа братоубийственной вражды, который все более овладевал в то время Россией. Вот как рассказывает об этом один из активных участников Собора, митрополит Евлогий:

"Русская жизнь в те дни представляла море, взбаламученное революционной бурей. Церковная жизнь пришла в расстройство. Облик Собора, по пестроте состава, непримиримости, враждебности течений и настроений, поначалу тревожил, печалил, даже казался жутким... Некоторых членов Собора волна революции уже захватила. Интеллигенция, крестьяне, рабочие и профессора неудержимо тянули влево. Среди духовенства тоже были элементы разные. Некоторые из них оказались теми "левыми" участниками революционного Московского Епархиального съезда, которые стояли за всестороннюю "модернизацию" церковной жизни. Необъединенность, разброд, недовольство, даже взаимное недоверие... - вот вначале состояние Собора. Но - о, чудо Божие! - постепенно все стало изменяться... Толпа, тронутая революцией, коснувшаяся ее темной стихии, стала перерождаться в некое гармоническое целое, внешне упорядоченное, а внутренне солидарное. Люди становились мирными, серьезными работниками, начинали по-иному чувствовать, по-иному смотреть на вещи. Этот процесс молитвенного перерождения был очевиден для всякого внимательного глаза, ощутим для каждого Соборного деятеля. Дух мира, обновления и единодушия поднимал всех нас..." (Митр.Евлогий, Путь моей жизни, Париж,1947 г.).

В те же дни, когда церковный Собор переживал благодатные минуты единения человеческих сердец, в стране все более разгоралась междоусобная народная распря.

2 ноября 1917 г. во время осады Кремля и уличных боев, исход которых был еще далеко не ясен, Собор обратился к враждующим сторонам: Военно-революционному комитету, с одной стороны, и к Московскому комитету общественной безопасности - с другой:

"Во имя Божие Всероссийский Священный Собор призывает сражающихся между собой дорогих наших братьев и детей ныне воздержаться от дальнейшей ужасной кровопролитной брани. Священный Собор от лица всей нашей дорогой Православной России умоляет победителей не допускать никаких актов мести, жестокой расправы и во всех случаях щадить жизнь побежденных. Во имя спасения Кремля и спасения дорогих всей России наших в нем святынь, разрушения и поругания которых русский народ никому и никогда не простит, Священный Собор умоляет не подвергать Кремль артиллерийскому обстрелу".

Мы не знаем, вняли бы мольбам Собора юнкера, если бы они победили, но победили большевики, и мольбам Собора они не вняли: был и обстрел Кремля, была и расправа с пленными. 11 ноября Собор обращается к победителям:

"Священный Собор во всеуслышание заявляет: довольно братской крови, довольно злобы и мести.

Мести не должно быть нигде и никогда (курсив в оригинале - Л.Р.); тем более она не допустима над теми, кто, не будучи враждующей стороной, творил лишь волю их посылавших. Победители, кто бы вы ни были и во имя чего бы вы ни боролись, не оскверняйте себя пролитием братской крови, умерщвлением беззащитных, мучительством страждущих! Не причиняйте нового горя и позора истерзанной Родине, и без того слишком обагренной кровью своих сынов!

Вспомните о несчастных матерях и семьях и не примешивайте еще новых слез и рыданий о пролитой крови. Даже и те, кто отказался от Бога и Церкви, кого не трогает голос совести, остановитесь хотя бы во имя человеколюбия.

Собор взывает и к вам, руководители движения: употребите все свое влияние на обуздание кровожадных стремлений тех, кто слишком упивается своей братоубийственной победой".

Здесь Церковь свидетельствует о ценностях, бесконечно более значительных и глубоких, чем любые партийные программы и проекты общественного переустройства: о ценностях человеколюбия, о том, что нет в мире таких целей, во имя которых допустимо братоубийство. "...Во имя чего бы вы ни боролись, не оскверняйте себя пролитием братской крови, умерщвлением беззащитных, мучительством страждущих...".

Издревле в России дух милосердия и братолюбия коренился в глубокой сердечной вере в Бога, и потеря веры шла рука об руку с ожесточением против братьев. Призывы Собора к братолюбию не были прекраснодушными фразами, не были проявлением терпимости ко злу, не были вызваны чувствами страха и бессилия. В посланиях Собора, а затем Патриарха, поражает впечатление великой духовной силы, той силы, которая сохранилась и тогда, когда всякие надежды на мирное установление по воле народа законной государственной власти были полностью исчерпаны, когда надежды на 100-миллионный православный народ оказались иллюзорными, когда никакая человеческая сила не стояла за спиной свидетелей евангельской истины. И мы с уверенностью можем сказать: призывая к братолюбию и обличая его нарушителей, делая это, "как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи" (Мф.7,29), Собор одновременно со свидетельством о евангельской любви свидетельствовал также о необоримом могуществе Бога-Вседержителя. И если это могущество до времени не проявляется внешним образом, то лишь потому, что Господь долго терпит, ожидая сердечного покаяния и свободного внутреннего преодоления величайшего народного греха против величайшей народной святыни - братолюбия. Не может появиться и достойной власти у русского народа, пока он не изгонит из своего сердца дух братоубийственной ненависти и вражды.

Со скорбью, гневом и духовной силой свидетельствует об этом обличительное послание Собора от 11 ноября 1917 г., проникнутое апокалиптическим звучанием:

"...Чаша гнева Божия все еще изливается на нас, и новыми грехами умножаем мы сей праведный гнев. Ко всем несчастьям присоединилась великая междоусобица, охватившая русскую землю. Одна часть войска и народа, обольщенная обещаниями всяких земных благ и скорого мира, восстала на другую часть, и земля наша обагрилась братской кровью. Русские ружья и пушки были направлены уже не против врага, но на родные города, не щадя беззащитного населения, жен и детей... Но есть Божий суд и Божия правда! Бог поругаем не бывает. Вместо обещанного лжеучителями нового общественного строения - кровавая распря строителей, вместо мира и братства народов - смешение языков и ожесточенная ненависть братьев. Люди, забывшие Бога, как голодные волки бросаются друг на друга. Происходит всеобщее затемнение совести и разума... Давно уже в русскую душу проникают севы антихристовы, и сердце народное отравляется учениями, ниспровергающими веру в Бога, насаждающими зависть, алчность, хищение чужого. На этой почве обещают они создание всеобщего счастья на земле...

Для тех, кто видит единственное основание своей власти в насилии одного сословия над всем народом, не существует родины и ее святыни. Они становятся изменниками Родины, которые чинят неслыханное предательство России и верных союзников наших. Но, к нашему несчастью, доселе не родилось еще власти воистину народной, достойной получить благословение Церкви Православной. И не явится ее на Русской земле, пока со скорбною молитвою и слезным покаянием не обратимся мы к Тому, без Кого всуе трудятся зиждущие град.

...Покайтесь же и сотворите достойные плоды покаяния! Оставьте безумную и нечестивую мечту лжеучителей, призывающих осуществить всемирное братство путем всемирного междоусобия! Вернитесь на путь Христов!

Да воскреснет Бог и расточатся враги Его и да бежат от лица Его все ненавидящие Его" (Деян.Соб.38, стр.185-187).

Здесь явно обличается коммунистическая идеология. Не было ли это нарушением церковного принципа невмешательства в политическую борьбу? Но здесь не идет речи о государственно-экономической программе политической партии, речь идет о духовном, т.е., по существу, религиозном или псевдорелигиозном содержании коммунизма. Те, кто указывают на христианские корни коммунизма, совершенно правы, но в этом смысле можно говорить о коммунизме как об одной из христианских ересей - чем и определяется воинствующий характер церковной полемики против этого учения. Религиозной темой коммунизма как христианской ереси, является Царство Божие на земле. В измененном виде заимствуя многие черты этого Царства, которыми наделяют его христиане, коммунисты допускают коренное и решающее извращение этого светлого чаяния - они хотят построить это Царство без Бога. В связи с этим коммунизм предлагает человечеству иной путь спасения, открывает перед ним иные перспективы, нежели христианство. Если до революции сторонники коммунизма обличали христиан за ту, далеко не идеальную историческую практику, в которой воплощалось христианское учение, то после начала революции роли переменились: теперь коммунизм стал осуществляться на практике - и мог подвергаться критике или обличению уже за эту практику. Существовала ли внутренняя связь между явно негативными сторонами этой практики и содержанием коммунистического учения? Сторонники коммунизма эту связь отрицают, сводя негативные аспекты к неблагоприятным историческим обстоятельствам, к "революционным эксцессам" и к "субъективным факторам". В этом спорном и не до конца ясном вопросе мы придерживаемся убеждения, что такая внутренняя связь между учением и практикой коммунизма существует. Здесь мы следуем духу церковных обличений революционной практики, подобных приведенному выше (известно, что основным составителем этого послания был о.Сергий Булгаков - но Собор взял на себя ответственность за эти идеи).

В чем же мы усматриваем такую связь?

Дело в том, что коммунисты не только отвергали существование Бога; они, если смотреть с христианских позиций, возводили хулу на человека, теоретически доказывая, что человек есть слепое или сознательное орудие корыстных ("материальных") классовых интересов, что до сих пор мир всегда строился на лжи и насилии одного сословия над другим. Из этого естественно вытекало, что новый, более "совершенный" или "прогрессивный" общественный строй устанавливался путем насилия, в случае необходимости очень широкого и массового. Этим оправдывалось также и то, что за утверждение нового строя приходилось расплачиваться также и кровью лично ни в чем неповинных людей, непосредственно в борьбе не участвующих, но "объективно" способствующих сохранению старого строя.

Верующий христианин не может рассматривать подобные взгляды иначе, как тяжелое и греховное заблуждение, как принципиальное отрицание в человеке образа и подобия Божия. Что же могла делать Церковь, когда это заблуждение стало широко овладевать умами?

Многие честные люди во всем мире, придерживающиеся разных, не только христианских убеждений, многие верные сыны России, узнавая, какие жестокие и беззаконные насилия совершались в то время над безоружными и беззащитными жертвами, не могли (а порой и сейчас не могут) удержаться от упрека по отношению к Собору и Патриарху: почему они не стали оплотом героической борьбы против разгула изуверства и нечестия, как в Смутное время стали оплотом Троице-Сергиевская лавра и Патриарх Ермоген? Почему не был наложен запрет на все богослужения, пока православный народ силой не сбросит преступивших все человеческие нормы "совратителей России"? Почему Собор и Патриарх не благословили белое движение, при всех своих недостатках безусловно героическое и благородное? Казалось бы, ничего, кроме благодарности потомков, не заслужила бы Русская Церковь, если бы в критическую минуту она проявила всю, далеко не сразу сокрушенную мощь своего духовного и нравственного авторитета, подняв еще здоровую часть русского народа на священную войну. Чтобы понять духовный смысл происшедшего, надо отдавать себе ясный отчет в том, что такая возможность у Церкви реально была, что Церковь эту возможность сознавала - и воспользоваться ею не захотела.

В той духовной войне, которую пришлось вести Русской Церкви, религиозно-нравственная победа могла быть одержана только теми, кто ни словом, ни делом не приобщился к антихристианскому и античеловеческому началу в революции, и в то же время отклонил путь только внешней борьбы со злом. Строители нового мира ставили свои псевдорелигиозные ценности так высоко, считали достижение их столь великим и необходимым делом для человечества, что оправдывали этим и кровь, причем не только кровь братьев-врагов, но и кровь братьев-агнцев, в междоусобице не участвующих. Духовную победу над лжеучителями одержали именно эти кроткие, не поднимавшие меча против коммунистических ценностей, но игнорировавшие их, как мало существенные, как вторичные, как условные, ибо для этих людей высшая ценность одна- Иисус Христос и вечная жизнь с ним, а все остальное - лишь постольку, поскольку "приложится". Таким людям "Царство Божие без Бога" абсолютно не нужно, даже если бы оно и было достижимо. Лучше умереть с Христом, чем жить со всеми обещанными благами, но без Христа, тем более - с грехом братоубийства в сердце. Они умерли, чтобы никогда больше не воскресла каинова идея - построить счастье детей на крови братьев...

Отвергнув путь героизма, по-своему несомненно благородный, Церковь пошла сама и повела своих верных сынов путем святости. В обезумевших в своем фанатизме насильниках Церковь продолжала видеть своих несчастных, но родных детей и братьев. Сыны Церкви захотели не истребить и покарать грешников, но искупить их вину, принеся в жертву самих себя. Потому что борьба шла не против большевиков, а против греха, "не против плоти и крови, а против духов злобы поднебесных" (Еф.6,12).

Послушаем, что говорили в то время одержимые, которые смотрели на небо и землю сквозь призму ненависти:

"Эксплоататоры всех стран в деле закабаления и подчинения своей воле широких трудовых масс - всегда смотрели на религию, как на медное кольцо в ноздре у быка. Идея крестных страданий Бога, спасителя трудящихся и обремененных, бьет по сознанию борца сильнее, чем ременная плеть по обнаженным плечам истязуемого... Вот почему эксплоататоры всех стран, все хищники и кровососы, питающиеся трудовым потом угнетенных трудящихся классов, всегда были убежденными христианами и тратили уйму денег на распространение среди трудящихся разлагающей их волю религии Христа распятого... "Воистине воскресе",- вопят они, стараясь заглушить сотни страдающих пролетариев.

- Нет,- решительно скажем мы им в ответ. - Нет, никогда не воскреснет ваше право распоряжаться жизнью трудящихся там, где власть толстосумов низвергнута пролетарскими штыками. Долой буржуазию.

В яму всех палачей народной свободы.

В яму все орудия нашей кабалы, орудия пролетарской пытки в руках врагов наших.

Долой религиозный дурман.

Воистину не встанет с земли поповская ложь и гнусная идея христианского смирения перед капиталом." ("Безбожник",1923,N4).

Разве людей с таким искаженным сознанием может вернуть к рассудку даже самое справедливое возмездие? Что, кроме еще большего ожесточения, мог вызвать в них новый Крестовый Поход! Бог побеждает Правдой и Жертвой, и потом лишь - но уже неизбежно - являет Силу.

Воистину воскрес! - продолжали свидетельствовать христиане, заглушая вопли уже не страдающих, а победивших и торжествующих богоненавистников (не "пролетариев" - православные рабочие проявляли наибольшую стойкость перед гонителями Церкви).

"Слушайте, вы, обитатели Смольного,- говорил протоиерей Владимир Воробьев, воскрешая память о древнехристианских мучениках,- вас мы не послушаемся, вам мы не подчинимся ни за что и никогда... Мы будем совершать все таинства нашей Церкви и все общественные богослужения. Вы силою отнимете наши храмы, мы будем править службу Господу Богу в домах и даже подземельях. Вы произволом захватите наши антиминсы. Мы будем без них, с благословения своих епископов, совершать литургии. Вы насилием заберете наши святые сосуды. В домашних сосудах тогда мы совершим страшную жертву Тела и Крови Господней. Без нее мы не можем жить, она - наша жизнь, без нее нам смерть. Святая Евхаристия дает нам радость, неземной восторг и силу жить, бороться и силу мужественно, бестрепетно перенести страдания. Гонений и мук от вас мы не боимся. Мы их хотим, мы жаждем их кровавой красоты. Мы не трепещем ваших революционных трибуналов (судов ведь нет). Изуродованные вашим самосудом наши тела будут пронзать, словно иглами, и вашу совесть, будут прокладывать путь к победе света над беспросветною тьмою, христианству над новым язычеством, и победа бесспорно будет наша...

Радуйтесь, ликуйте и торжествуйте, люди: воистину воскрес Христос Спаситель мира, Господь наш и Бог наш!!!..." (Из речи перед молебном по поводу Декрета об отделении Церкви от государства, "Церк.Вед.", 1918, N11-12).

У Церкви был лишь один путь для духовного преодоления народного греха: свидетельство о богоподобии и нравственной свободе человека, о его личной ответственности, об истинности и реальности братолюбия как основы отношений между людьми. И главным способом такого свидетельства была жертва собственной жизнью - жертва, совершаемая с глубокой верой, без попыток сопротивления, с одним лишь нравственным обличением греха. С высоты Патриаршего престола призыв к такой жертве был обращен прежде всего к пастырям Русской Церкви:

"В наши смутные дни явил Господь ряд новых страдальцев - архипастырей и пастырей, как Святитель Киевский, митрополит Владимир (Богоявленский), отец Иоанн Кочуров, отец Петр Скипетров, убиенные и замученные обезумевшими и несчастными сынами Родины нашей. Да минует нас чаша сия. Но если пошлет Господь нам испытание гонений, уз, мучений и даже смерти, будем терпеливо переносить все, веря, что не без воли Божией совершится это с нами и не останется бесплодным подвиг наш, подобно тому, как страдания мучеников христианских покорили мир учению Христову" (Открытое письмо свящ.Николаю Троицкому" от 30 янв./12 февр. 1918 г.).

Снова и снова взывал Патриарх к русскому народу с призывом прекратить братоубийственную междоусобицу, которая лишь сильнее разгорелась после заключения позорного мира с внешним врагом. В связи с начинавшейся гражданской войной он свидетельствовал:

"Ведь гремят же орудия смерти во взаимной братоубийственной брани; ведь в жестоких кровавых боях, только не с врагами отчизны, а с братьями вашими по крови и вере, проявляется и сила мышц ваших, и пламенная ревность вашего сердца... А с поля ратного, перед лицом врага иноземного, бежите вы с оружием в руках, чтобы тем же оружием расстреливать друг друга в междоусобной борьбе" (Послание от 2/15 марта 1918 г.).

В Послании по поводу заключения Брестского мира от 5/18 марта 1918 г. Патриарх дает ему следующую оценку:

"Благословен мир между народами... Святая Церковь непрестанно возносит молитвы о мире всего мира... Но тот ли это мир, о котором молится Церковь, которого жаждет народ?...

Этот мир, подписанный от имени русского народа, не приведет к братскому сожительству народов. В нем нет залогов успокоения и примирения, в нем посеяны семена злобы и человеконенавистничества. В нем зародыши новых войн и зол для всего человечества".

Зная теперь, как впоследствии сложилась судьба государств, заключивших этот мир: России и Германии, - нельзя не поразиться, до какой степени верными оказались эти пророческие предостережения Церкви!

"Братие! - взывал Патриарх. - Очиститесь от грехов своих, опомнитесь, перестаньте смотреть друг на друга, как на врагов, и разделять родную страну на враждующие станы. Все мы - братья и у всех одна мать - родная русская земля и все мы чада одного Отца небесного, которого молим: Отче наш, остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим..." (там же).

Высшей духовной вершиной, достигнутой Поместным Собором, было торжественное заседание 15/28 февраля 1918 г., посвященное памяти убиенного митрополита Киевского Владимира. Советская печать сообщила о "трагической гибели" митрополита, убитого в Киеве "неизвестными лицами", которым удалось скрыться; высказывалось предположение, что это было делом рук украинских националистов, стремившихся избавить Украинскую Церковь от подчинения Москве. Собор не ставил вопрос о том, кто именно был повинен в гибели митрополита: так и осталось невыясненным, к какой из многочисленных враждующих партий или течений принадлежали убийцы. Но суть дела в том, что это и не имело решающего значения. Ясно было лишь то, что митрополит Владимир пал жертвой разгоравшейся общей междоусобицы, и Собор видел свою задачу в определении духовного смысла его трагической гибели.

Задавая тон всему собранию, первым принес свое религиозно ответственное, авторитетное свидетельство сам Святейший Патриарх:

"Мы глубоко верим,...что эта мученическая кончина владыки Владимира была не только очищением вольных и невольных грехов его, которые неизбежны у каждого, плоть носящего, но и жертвою благовонною во очищение грехов Великой Матушки России" (здесь и далее курсив наш - Л.Р.).

По традиционному пониманию, установившемуся в Русской Церкви со времени прославления "страстотерпцев" Бориса и Глеба, подвиг этот - стать жертвой очищения" - величайший из возможных для христианина. Включая в себя подвиг исповедничества и свидетельства веры, он содержит в себе нечто большее - прямое соучастие в искупительной жертве Иисуса Христа. Ведь именно Иисус Христос понимается всеми христианами как "Жертва благовонная" (благоуханная - Л.Р.) во очищение грехов" братьев своих по плоти, каковыми являются все сыны Адама.

Понимание, предложенное Патриархом, было единодушно разделено всеми членами Собора.

"Народ наш совершил грех,- подхватывает мысль Патриарха протоиерей Иоанн Восторгов.- А грех требует искупления и покаяния. А для искупления прегрешений народа и для побуждения его к покаянию всегда требуется жертва. А в жертву всегда избирается лучшее, а не худшее. Вот где тайна мученичества старца-митрополита.

...Эта смерть есть воистину жертва за грех. Бог творит Свое дело. Он не карает, а спасает, призывая к покаянию. Если бы только карал, то погибли бы убийцы, а не убитый митрополит.

И мученическая смерть старца-митрополита, человека чистого и сильного,- ими же Бог весть судьбами, верим,- внесем много в то начинающееся движение покаяния, отрезвления, которое мы все предчувствуем сердцем, которое мы призываем и которое одно принесет спасение нашему гибнущему в кровавой и безверной смуте народу".

Будучи, подобно Христу, искупительной жертвой за грехи братьев, новые русские страстотерпцы, несомненно, были, подобно древнехристианским мученикам, также и свидетелями веры - этот аспект их подвига подчеркнул в своей речи митрополит Арсений Новгородский:

"Наступивший период гонения на Церковь уже ознаменовался мученическими кончинами священнослужителей, а теперь - и такою же кончиной архипастыря. Но история показывает, что сила гонений всегда слабее духа исповедничества и мученичества. Сонм мучеников освещает нам путь и показывает силу, пред которой не устоят никакие гонения. История же свидетельствует, что ни огонь, ни меч, ни настоящее, ни будущее, ни глубина, ни высота (здесь и ниже подч. митр.Арсением - Л.Р.) - ничто не может отторгнуть верующих, и особенно пастырей, от любви Христовой. И такие жертвы, какова настоящая, никого не устрашат, а напротив - ободрят верующих идти до конца путем служения долгу даже до смерти.

Убиенный святитель предстоит теперь пред престолом Божиим, увенчанный венцом мученичества. Он кровью оросил служение Русской Церкви и ничего не уступил из своего долга. И на нем исполняются Слова Тайнозрителя: буди верен до смерти, и дам ти венец живота."

Вдохновленные соборным призывом, в дальнейшем все члены Русской Церкви, отказавшиеся от участия в политической борьбе и ставшие жертвой этой борьбы, отдавали свою жизнь именно с этим сердечным устремлением: стать "жертвой во очищение" своего народа, во искупление смертного греха братоубийства. Вот некоторые из таких свидетельств.

"Эта кровавая участь, эта доля явиться жертвою, эта необходимость восприять мученический венец выпала на дорогого для нас Владыку Ермогена,- говорил прот.Владимир Хлынов на отпевании убиенного Тобольского епископа Ермогена 15/28 июля 1918 г. - К нему в полной мере приложимы слова пророка: "Он дал душу свою в избавление за многих"... Он принес себя в непорочную, чистую жертву...".

Обращаясь к пастве, Томский епископ Анатолий пояснял (июль 1918):

"В Ветхом Завете Господь установил жертвы. В жертву умилос-тивления за грехи человеческие приносились непорочные животные. Кровь этих животных, вместо крови человеческой, являлась очис-тительным приношением. Господь наш Иисус Христос пролил Свою собственную кровь за грехи всего мира и, приняв крестное страдание и смерть, явился искупительною жертвою за грехи всего мира.

...Никогда зло и грех, которые есть беззаконие, не поднимали так высоко головы своей, как в наши дни. Удивительно ли, что потребо-вались агнцы искупления и кровавые жертвы и из нашей среды. Эти жертвы являются искупительными за всех нас и победой над тем злом и грехами, которые царят в среде нашей... Мы все должники перед ними."

Глубоко символичным было убийство 3/16 июля 1918 г. бывшего русского царя Николая II, членов его семьи и верных слуг. Сердца многих людей, даже далеких от любви к монархии и последнему Государю, были глубоко потрясены вестью об этих царственных жертвах братоубийственной вражды.

Патриарх Тихон, презрев смертельную опасность, которой подвергал себя лично, отложив в сторону все слишком "земные" соображения о пользе Церкви, исполнил свой нравственный долг и открыто осудил это бессмысленное и жестокое злодеяние.

"Наша христианская совесть, руководствуясь словом Божиим, не может согласиться с этим,- сказал он во время проповеди в одном из московских храмов.- Мы должны, повинуясь учению Слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его. Не будем здесь оценивать и судить дела бывшего государя: беспристрастный суд над ним принадлежит истории , а он теперь предстоит перед нелицеприятным судом Божиим, но мы знаем, что он, отрекаясь от престола, делал это, имея в виду благо России и из любви к ней. Он мог бы, после отречения, найти себе безопасность и сравнительно спокойную жизнь за границей, но не сделал этого, желая страдать вместе с Россией. Он ничего не предпринял для улучшения своего положения, безропотно покорился судьбе..."

Тот "суд истории", о котором говорил Патриарх Тихон, свершается на наших глазах. При всей противоположности оценок, личность Николая II все более вырастает в своем историческом значении. Не можем и мы, вникая в трагедию Русской Церкви, не высказать свое суждение о нем.

Биография последнего русского Государя содержит много "странных", на первый взгляд, поступков: попытка отказа от Престола перед смертью отца; необычайное усердие в канонизации святых; предложение ко всем государствам мира об ограничении вооружений; идея принять монашество и выдвинуть свою кандидатуру в Патриархи; передача крестьянам удельных кабинетных земель; введение "сухого закона" во время войны; посылка чудотворных икон в районы боевых действий; даже неудачная попытка обрести старческое духовное руководство - все эти, порой кажущиеся "неразумными" действия, выявляют определенную духовную направленность его жизни, в конце которой его ждал венец мученика, жертвы за Россию.

Судьба и личность Николая II отмечены печатью высокого трагизма. Его главное сердечное устремление - воссоединиться с русским народом, перебросить мост через ту пропасть, которую Петр I выкопал между Царем и Россией. Ради этого Николай II не побоялся пойти на разрыв с "царской дружиной" - с дворянством - и обратился к Церкви, в надежде, что она поможет ему стать народным Царем. Это было покаяние Самодержавия перед народом - за грехи Петра и его наследников. По существу, это была попытка создать государственный строй нового типа, коренящийся в глубокой традиции и в то же время отвечающий требованиям исторического возраста русского народа. Создать новую, народную Монархию Николай II так и не успел, но своей главной цели - воссоединения с Русью - он все же достиг, если не в жизни, то в смерти: он пролил кровь за нее и вместе с ней.

Революция, "перепахавшая" до основания все пласты народного бытия, поневоле вскрыла самые глубокие корни той духовности, которую веками насаждала и взращивала в русском народе Православная Церковь. И прежде всего выявилось, что сама Церковь оказалась в своем ядре действительно "Святой Церковью", "новым народом", Христовым человечеством, разделившим жертвенную судьбу своего Основателя и Главы. Но Церковь существует не сама по себе, она существует в народе, или в "народах" (Откр.21,24). Если есть народ как некое единое целое, то можно сказать, что у этого народа есть и единая душа - в каком бы смысле это ни понималось, реальном или метафорическом. Народная душа не свята, она грешна, как и душа отдельного человека, она лишь может стремиться стать святой, она нуждается в просветлении, покаянии и спасении. В годы тяжких искушений лучшее, что было в русском народе, проявилось вместе с худшим; но духовная сердцевина народа, сама Святая Русь, пронизанная Фаворским светом Божьего Храма, не отреклась и не отпала от Христа и Его Церкви.

Главным, стержневым символом народного сознания был Православный Царь. Он переживался как глава и средоточие самого народа, одной из семей человечества, спасающихся во Христе и принявших на себя духовное водительство Церкви. Последний Русский Царь, оказавшийся, быть может - хотя и это спорно - несостоятельным как государственный деятель, как практический устроитель народной жизни, отрекся от власти и связанной с ней ответственности. Одни увидели в этом вину Царя, другие - собственную вину, третьи - вообще ничего не увидели, кроме "исторической закономерности". Но вот что несомненно: Царь не отрекся от своей роли как средоточия народной совести и народной души. Вместе со всей Святой Русью, духовно оставаясь во главе ее, он принес себя в добровольную и осознанную жертву. И размышляя о нравственном облике его личности, вспомним слова апостола: "Взирая на кончину их жизни, подражайте вере их" (Евр.13,7).

Тема Революции - Царство Божие на земле. Революция духа заключалась в том, что Бог, или "идея Бога", были признаны продуктом, символом народного самосознания, когда-то полезным, но теперь устаревшим, ставшим помехой повзрослевшему человечеству. Революция духа - в утверждении: "Бог умер". Поставленное целью Революции всечеловеческое братство - коммунизм - лишь условно может именоваться "Царством Божьим", но энергия вековых чаяний человечества, сосредоточенная на этом Царстве, была использована для попытки самостоятельного, без Бога, построения счастливого будущего. В этих условиях делом спасения для христианина и для христианского народа было сохранить веру и верность прежнему, Единственному Богу, Который только и может быть Творцом Своего Царства. И русский Царь - глава и средоточие народа - стал исповедником и свидетелем этой верности. Как в древности говорили на Руси: "Народ согрешит, Царь умолит; Царь согрешит - народ не умолит". Этот Царь - умолит. "Если начаток свят, то и целое" (Рим.11,16): если Царь свят - значит в сердце своем свят и весь народ.

В чем же тогда причина бедствий, постигших Русскую Землю? Во внешней враждебной силе или в неумолимой власти исторических закономерностей? Нет, отвечает Патриарх Тихон, в собственном грехе народа. И в этом признании народного греха - не хула, но возвышение народа, свидетельство о его свободе и ответственности, призыв к покаянию и очищению:

"Еще продолжается на Руси эта страшная и томительная ночь, и не видно в ней радостного рассвета. Изнемогает наша Родина в тяжких муках, и нет врача, исцеляющего ее.

Где же причина этой длительной болезни, повергающей одних в уныние, других в отчаяние?

...Грех, тяготеющий над нами... - вот сокровенный корень нашей болезни, вот источник всех наших бед и злоключений.

...Из того же ядовитого источника греха вышел великий соблазн чувственных благ, которыми и прельстился наш народ, забыв о едином на потребу.

Мы не отвергли этого искушения, как отверг его Христос Спаситель в пустыне. Мы захотели создать рай на земле, но без Бога и Его святых заветов. Бог же поругаем не бывает. И вот мы алчем, жаждем и наготуем на земле, благословенной обильными дарами природы, и печать проклятия легла на самый народный труд и все начинания рук наших..." (Послание от 26 июля/8 августа 1918 г., в связи с началом Успенского поста).

* * *